Сейчас Хани превратилась в женщину, и он полюбил ее. Несмотря на ее враждебность, на то, что она отвергла его, никто на свете так не понимал его. Хотя у нее самой никогда не было ребенка, Хани понимала всю глубину его любви к дочерям. А ее отчаянная самоотверженная решимость закончить перестройку «Черного грома» — как бы это его ни тревожило — была отражением его собственной одержимости в работе. Кажется, она даже поняла, почему ему пришлось жить в обличьях других людей. Несмотря на все различие их прошлого, несмотря на весь обман и уловки, она была частью его самого, его второй половиной.
И она его не любила. А вместо него любила покойника.
Новый приступ боли уже подбирался к его душе. Эрик буквально физически ощутил его злобные завывания, увидел готовые впиться в него клыки. Пытаясь упредить страдания, он безжалостно ухмыльнулся и ухватился за спасительный цинизм.
Как же, ведь он — король жеребцов! Женщины вешались ему на шею, не помня себя от счастья. Ему стоило лишь щелкнуть пальцами, и они были готовы к его услугам. Он мог иметь любых: блондинки, брюнетки, старые, молодые, с большой грудью и маленькой, длинными ногами — все выстраивались рядами и ждали, когда звезда сделает свои выбор. В его распоряжении были все женщины мира.
Вверх ногами? «Пожалуйста, сэр!» Двоих сразу? «Рады услужить!» А эта женщина не принимала правил игры. Она не понимала самого главного закона секса во Вселенной! Она не хотела знать, что кинозвезде такой величины отдаются на откуп все женщины, каких он только пожелает!
Эту женщину не волновало и то, что он, наверное, самый лучший, черт побери, актер своего поколения. Да будь он каменщиком, для нее ничего бы не изменилось. Ее не волновали ни его миллионы, ни то, что она была единственным человеком на свете, перед которым он вывернул себя наизнанку. Она даже не читала этот чертов журнал «Пипл» и не знала, что он самый сексуальный из всех живущих мужчин!
Эрик повернулся и отправился к «Загону» собрать свои вещи. Оставив за спиной «Черный гром», он подумал, что совершил в жизни немало глупостей. Но самой большой глупостью было то, что его угораздило влюбиться в безутешную вдову Куган!
— Папочка! — Лили соскочила с дивана в своей гостиной, где отдыхала после разборки вещей, и бросилась по черно-белым плиткам мраморного пола навстречу отцу.
— Привет, дорогая!
За секунды до того, как попасть в объятия Гая Изабеллы, юна успела с облегчением отметить, что отец выглядит все таким же красавцем. Его густые серебристо-белокурые волосы блестели в лучах январского солнца, пробивавшихся в окна. Под толстым, грубой вязки свитером цвета зрелой дыни виднелась рубаха из египетского хлопка. Мешковато сидевшие парусиновые брюки со множеством складок были в меру помяты. Когда четыре месяца назад отец навестил ее в Лондоне, она заподозрила, что он сделал какую-то подтяжку кожи лица, но Гай так и не признался, что за немыслимые косметические процедуры позволяют ему выглядеть скорее на сорок, чем на свои пятьдесят два года.
— Я так рада видеть тебя, — сказала Лили. — Ты даже не представляешь, как здесь все было ужасно. — Откинувшись назад, она посмотрела на него снизу вверх. — Да у тебя никак серьга! — Она уставилась на маленький золотой ободок в мочке его уха.
Он улыбнулся, и на туго натянутую кожу в уголках глаз набежали морщинки.
— А-а, заметила! Одна из моих приятельниц уговорила меня вскоре после нашей поездки в Лондон. Как тебе это нравится?
Это новшество пришлось ей явно не по вкусу. За последнее время в ее жизни изменилось слишком многое, и хотелось, чтобы хоть отец оставался все тем же. Тем не менее отравлять радость встречи мелочными придирками она не собиралась.
— Чертовски здорово.
Он оценивающе посмотрел на нее, изогнув дугой рыжевато-коричневую бровь, и задержал взгляд на длинном вязаном свитере красной шерсти, слишком свободно свисавшем с плеч, на шелковых черных лосинах.
— А у тебя вид просто никуда не годится! Разве ты не говорила, что собираешься провести новогодние каникулы в Сен-Морице с Андре и Мими? Я полагал, что уж там-то ты как следует отдохнешь!
— Куда там, — горько ответила Лили. — Новая нянька уволилась, и пришлось взять девочек с собой. С Бекки было все в порядке. Она стала такая молчаливая, но с Рейчел просто никакого сладу не было. После первого же дня Андре и Мими прямо заболели от желания попросить меня убраться, но они чересчур воспитанны, поэтому Мими довольствовалась лишь меткими замечаниями о моих недостатках в роли воспитательницы. Все еще более-менее держалось, пока Рейчел нарочно не вылила стакан апельсинового сока на персидский ковер Мими, и в той мгновенно проснулась прежняя торговка рыбой. Поднялась такая буря! Через два дня мы уже были в Вашингтоне.
— А твоя поездка к матери была удачной?
— А как по-твоему? Рейчел постоянно утомляла ее, а Бекки… Да ты знаешь мать! Она не очень-то терпима к любым недостаткам.
— Могу себе представить. — Он начал оглядываться, потирая руки. — А где же мои внучки? Прямо не терпится опять увидеть Рейчел. Ну и Бекки, конечно. Готов поспорить, что они вымахали, словно сорняки.
— Словно маленькие мерзкие сорняки, — пробормотала Лили себе под нос. Гай насмешливо посмотрел на нее. — Я звонила в агентство и заказала приходящую няню. Она потащила их в пиццерию, а потом они направятся в парк. Я попросила ее подержать их там часа два, но сомневаюсь, что они выдержат так долго. То Рейчел подерется с каким-нибудь малышом, то Бекки намочит трусы или произойдет еще какая-нибудь авария, и они вернутся домой.