Медовый месяц - Страница 88

Даже после того как Эрик узнал, что у нее роман с Аароном Блейком, одним из самых блестящих молодых актеров Голливуда, он не настаивал на разводе. Но для Лили была невыносима безнадежность ее собственных попыток быть женой и матерью, Невыносима неотвратимая близость супружеской постели, и она не видела смысла в откладывании неизбежного. Эрик никогда не любил ее — Лили понимала, что он не женился бы на ней, если бы не ее беременность, — но относился к ней ровно, и, пережив в детстве тяготы развода, она хотела сохранить хотя бы видимость дружеской связи.

Лили придирчиво оглядела Надю Эванс, когда камера задержалась на ней, и попыталась найти хоть какое-то утешение, оттого что почти так же красива, как и эта актриса. Сейчас она была даже стройнее, чем перед беременностью, и прямо восхищалась углубившимися впадинами на скулах. А с недавних пор начала завязывать свои серебристо-белокурые волосы низко на шее в узел — наподобие тех, что носят балерины, чтобы еще сильнее подчеркнуть выразительность скул.

Уже начали зачитывать имена победителей в номинации на лучшего актера, и обида Лили стала еще сильнее. Она была дитя Голливуда и сейчас всем своим существом стремилась быть рядом с Эриком, чтобы вместе пережить этот триумф.

— Мама, как ты думаешь, выиграет папочка?

— Посмотрим.

Рейчел, в кои-то веки утратившая подвижность, застыла в центре черно-белого мраморного пола, неотрывно глядя в телевизор.

«И „Оскар“ будет вручен…»

Лили схватила пульт дистанционного управления и прибавила громкости.

«…Эрику Диллону, фильм „Мелкие жестокости“!»

Рейчел взвизгнула и захлопала в ладоши:

— Мама, он победил! Папочка победил!

Лили опустилась на диван. Вот что осталось ей после развода! Именно она, а не Надя Эванс, должна сейчас сидеть рядом с ним. Будь они по-прежнему женаты, эта ночь стала бы и для нее ночью триумфа.

Но сейчас сожалеть было слишком поздно. Она вспомнила ледяную ярость Эрика, когда он узнал о ее романе, и ей стало любопытно, а что бы он стал делать, доведись ему узнать, что Аарон Блейк не единственный любовник, который был у нее за время их супружеской жизни. От отвращения к самой себе все внутри свело. Каждый раз, заводя очередную интрижку, она полагала, что теперь-то сможет заполнить пустоту своей жизни. Но этого так и не случилось. Единственным человеком, давшим ей длительное счастье, был ее отец.

Надя поцеловала Эрика. Он встал с кресла, соскочил в проход и пошел к сцене, то и дело останавливаясь, когда люди поднимались похлопать его по спине. Поднявшись на сцену и получив фигурку Оскара, он повернулся к публике и, широко улыбнувшись, высоко поднял золотую статуэтку.

Наконец шум в зале стих, и он заговорил:

«Хотя все это и не должно было значить так много, но тем не менее…»

Не желая больше смотреть, Лили схватила пульт и выключила телевизор.

— Я хочу увидеть папу! — запротестовала Рейчел.

— Увидишь его завтра. А теперь пора спать.

— Но я хочу видеть сейчас. Почему ты выключила телевизор?

— Голова болит.

За окном раздался раскат грома, принеся с собой лишь шум, но не дождь. Пальчик Рейчел оказался у нее во рту, что было верным признаком подавленности.

— Обними меня, мамочка.

Лили опустила взгляд на Рейчел, и сердце наполнилось любовью к этому ребенку, так редко просившему у нее хоть какого-то проявления привязанности. Они пошли по коридору вместе, временно заключив перемирие. На мгновение она задержалась у спальни Бекки, приоткрыв дверь, посмотрела на неподвижный маленький комочек, свернувшийся под одеялом.

Что, если это покалеченное дитя — наказание за ее собственные грехи? Пытаясь избежать того мучительного пути, на который всегда сворачивали ее мысли, стоило ей лишь посмотреть на Бекки, она попробовала представить, какой была бы теперь ее жизнь, не позволь она Эрику отговорить себя от аборта. Но, затворяя дверь в комнату, Лили уже знала, что независимо от того, какой бы беспомощной и злопамятной ни заставляли ее дети чувствовать себя, она не жалела, что родила их.

Они прошли мимо группы увеличенных фотографий, сделанных ею еще до замужества, после которого она бросила снимать. Ей всегда хотелось сделать портреты девочек, но до этого как-то руки не доходили. Они вошли в спальню Рейчел, украшенную розовыми и бледно-лиловыми сердечками; ангельский уют отчасти нарушало обилие афиш с портретами Халка Хогана, которые собирала Рейчел.

Рейчел забралась в кроватку, ее маленькая круглая попка некоторое время маячила в воздухе, пока не скользнула под одеяло. Лили заботливо подоткнула одеяло, и тут еще один удар грома сотряс дом.

— Мамочка!

— Все хорошо. Это только гром.

— Мама, ты поспишь со мной?

— Я еще не ложусь.

Рейчел заупрямилась:

— А папочка позволяет мне спать с ним. Папочка спит со мной и всю ночь обнимает меня.

Лили похолодела. В голове, отдаваясь болью, завыл резкий высокий звук, становясь все пронзительнее. Она едва смогла перевести дыхание, прежде чем заговорила:

— Что… что ты сказала?

— Папа… Он спит со мной, если мне страшно. Мамочка, что случилось?

Шум в голове Лили превратился в громадный водоворот, втягивающий в свое чрево. Водоворот кружил ее все быстрее, а этот звук продолжал сверлить мозг, достигнув такой силы, что, казалось, она сейчас развалится на куски. Рухнув на край кровати, Лили постаралась не потерять сознание.

Издалека донесся зовущий голос Рейчел:

— Мама! Мама!

Комната стала возвращаться в нормальное состояние, и Лили постаралась убедить себя, что в невинно сказанных словах Рейчел нет ничего, что могло бы вызвать этот глубокий, безрассудный страх, но ощущение было таким, словно неведомая опасность угрожала самим основам ее существования.